понедельник, 18 февраля 2019 г.

ლარისა ივანოვნა ფუსუ გვესაუბრება ფენომენის შესახებ „დაავადებები დაავადებამდე“



ლარისა ივანოვნა ფუსუ გვესაუბრება ფენომენის შესახებ „დაავადებები       
                                                        დაავადებამდე“
მეორე შეხვედრის დროს ფსიქოანალიტიკოსთან ლარისა ივანოვნა ფუსუსთან ჩვენ გავაგრძელეთ ჯერ კიდევ ახალი წლის წინ დაწყებული საუბარი ფსიქოსომატიკის შესახებ.
ლექციის დროს ლარისა ივანოვნა გვესაუბრა ფენომენის შესახებ „დაავადებები დაავადებამდე“, რომლის შესახებაც საკუთარი მოსაზრება გააჩნდა ფროიდს და რომელიც დეტალურად აღწერა ფრანგმა ფსიქოანალიტიკოსმა პიერ კაზენავამ. ის თავად იყო დაავადებული სიმსივნით. მისი დაკვირვების თანახმად, ნებისმიერი სომატიზაცია იწყება პრელუდიით, როდესაც მიმდინარეობს ფსიქიკური პროდუქციის წაშლა.
უკვე დიდი ხანია შეინიშნება, რომ შიზოფრენიკები ბოდვისა და ჰალუცინაციებისგან იკურნებიან, თუ ისინი ავადდებიან სომატურად. ფსიქოანალიზში ფსიქიკური აშლილობის პროდუქტიული სიმპტომების გაუჩინარება აიხსნება იმით, რომ მიდრეკილებათა განმუხტვის სომატური გზა ფსიქიკისგან ყველაზე მეტ ენერგიის ხარჯვას მოითხოვს. იგი იმ შემთხვევაში ჩაერთვება სიტუაციაში, როდესაც არც მენტალურ და არც მოტორულ საშუალებებს არ შესწევს უნარი დაძლიონ ჭარბი ტრავმული აგზნება.
გარეგნულად პრელუდია ან „დაავადებები დაავადებამდე“ შეიძლება გამოვლინდეს ხასიათის თვისებების ცვლილებაში. ტემპერამენტული ადამიანი მშვიდდება, მას აპათია ეწყება, მშვიდი კი, პირიქით, იქცევა როგორ შეშლილი, იწყებს აქტიურ საქმიანობას. აუტანელი განცდების წინაშე ფსიქიკის კაპიტულაციის შემდეგ შეუმჩნეველად მოდის ავადმყოფობა. როგორც ფროიდი წერდა: „სიკვდილისკენ მიდრეკილება სიჩუმეში ვლინდება“.
„დაავადებები ჩნდება როგორც რთულ სიტუაციებში პრობლემების გადაჭრის სპონტანური გზა“, - ლარისა ივანოვნამ მოიყვანა ციტატა პიერ მარტის წიგნიდან. - დაავადება თითქოს ყველაზე შეუფერებელ მომენტში მოდის - მოულოდნელად და განზრახ“. დეფიციტარული პირველადი ნარცისიზმის მქონე ფსიქოსომატური პაციენტებისთვის დაავადება ის ობიექტია, რომლის ირგვლივ ისინი რეორგანიზებენ თავის ცხოვრებას.
ლექციის მეორე ნაწილში ლარისა ივანოვნამ მოიყვანა საილუსტრაციო ანალიტიკური კონცეფციები პოეტის არტიურ რემბოს ტრაგიკული ისტორიის მაგალითზე, რომელიც ყურადღებით შეისწავლა ალან დე მიჟოლიმ. ფრანსუა დუპარკმა ჩართო ეს თავის ნაშრომში, რომელიც მან მიუძღვნა „თეთრ მანიას“, ხოლო ანსელინ შუტცენბერგერმა - წიგნში „წინაპართა სინდრომი“.
ცნობილია, რომ არტიურ რემბო ადრე დაშორდა მამას, რომელმაც დატოვა ოჯახი და აფრიკაში გაემგზავრა, როდესაც არტიური 6 წლის იყო. დედამ, რომელსაც „ბოროტ დემონს“ უწოდებდნენ, ამის შემდეგ შეწყვიტა შვილთან საუბარი მამის შესახებ, რომელიც მალევე გარდაიცვალა სიმსივნით დაავადების შედეგად. მაგრამ არტიური იმდენად იყო შეპყრობილი დაკარგული კაპიტანი მამის აჩრდილით, რომ, პოეტური წარმატებების მიუხედავად, სინანულის გარეშე დატოვა აღფრთოვანებული პუბლიკა, საყვარელი პოლ ვერლენი, და როგორც მისი მამა, აფრიკაში გაემგზავრა, სადაც საერთოდ შეწყვიტა წერა და დაიწყო ყავით, სანელებლებით, ტყავით და იარაღით ვაჭრობა. 
აღსანიშნავია, რომ რემბოს ბაბუამ და დიდმა პაპამ ასევე მიატოვეს ოჯახები და ცხოვრების ბოლო დღეები აფრიკაში გაატარეს. ფრანსუა დუპარკი წერდა, რომ ასეთი ტრავმატიზმი შეუძლებელს ხდის სხვა მამაკაცურ იდენტიფიკაციას, ამ მამაკაცებთან იდენტიფიცირების გარდა. ის არღვევს მენტალიზაციის უნარს, ბლოკავს მწუხარების მოქმედებას და იწვევს იმ ფაქტს, რომ ადამიანს არ შეუძლია გამოიყენოს საკუთარი მატერიალური წარმატება, ისევე, როგორც რემბომ ვერ გამოიყენა ვერც მატერიალური, ვერც პოეტური წარმატება. შეუძლებელი მამობის გამო მას განუვითარა იმუნიტარული  დეპრესია, რამაც გამოიწვია სიმსივნე. იგი გარდაიცვალა იმავე საავადმყოფოში, სადაც მამამისი გარდაიცვალა.


































https://bigthink.com/news/ever-get-the-tingles-from-listening-to-good-music-that-part-of-your-brain-will-never-get-lost-to-alzheimers?utm_medium=Social&utm_source=Facebook&fbclid=IwAR3sxekDT-CRZosF--aTrxYlsv4FzFExMvoTlmo8ZzEQ5H-844enUHv6K60#








































https://lonerwolf.com/dark-night-soul-test/

Dark Night of the Soul Test
Soul Retrieval Can Heal Addiction, Trauma and Mental Illness
So what causes Soul Loss? Here are some common examples:
Any form of abuse, e.g. sexual, emotional, physical or mental.
An event of prolonged grief, pain and fear that made you feel helpless or impotent.
Deep-seated addictions e.g. substance dependency.
A near-death or out-of-body experience.
Being forced to act against your desire.
An experience of intense rejection or abandonment.
Witnessing the unexpected death of someone.
A sudden and shocking accident.
Entering a relationship without strong boundaries of Self (resulting in an unhealthy relationship and losing your personal power).
Soul Loss and dissociation are devices that the brain uses to survive potentially destructive traumatic events. In other words, Soul Loss happens to protect you initially, rather than to hurt you. This is a natural protective mechanism. However, every wound must be healed, otherwise it festers. When we neglect to heal these “blocked off” parts of ourselves and give them air, we are left with a chronic feeling of unwholeness. Eventually, we can suffer from chronic issues such as anxiety, depression, physical and mental illnesses as a result.
The Birth of the Shadow Self
So what exactly is the “Persona” and “Shadow Self”? Well the Persona, according to Jung, defines what we would like to be and how we wish to be seen by the world. The word “persona” is derived from a Latin word that literally means “mask”, however in this instance, the word can be applied metaphorically, representing all of the different social masks that we wear among different groups of people and situations.
On the other hand, the Shadow Self is an archetype that forms part of the unconscious mind and is composed of repressed ideas, instincts, impulses, weaknesses, desires, perversions and embarrassing fears. This archetype is often described as the darker side of the psyche, representing wildness, chaos and the unknown. Jung believed that these latent dispositions are present in all of us, in many instances forming a strong source of creative energy.








https://cyberleninka.ru/article/v/informatsionno-psihologicheskie-voyny-v-rossii


https://cyberleninka.ru/article/v/metodologicheskiy-analiz-informatsionno-psihologicheskoy-voyny-teoreticheskiy-aspekt


http://mirbudushego.ru/kpb/ipv.htm

http://gefter.ru/archive/6627
https://public.wikireading.ru/18659


Глава 12 программирование судьбы (вмл - создание мифа в терапевтической группе)

https://studfiles.net/preview/1095369/page:13/

http://www.elitarium.ru/mify_poppsikhologii_uspekha/


https://www.livelib.ru/work/1002348721-fragmenty-rechi-vlyublennogo-rolan-bart


http://argumentua.com/stati/informatsionno-psikhologicheskaya-voina-vostochnyi-front


http://www.evartist.narod.ru/text24/0038.htm

https://psyfactor.org/lib/zln3.htm


http://www.humanism.ru/biblioteka/68-poruganie/269-infowars.html


https://www.svoboda.org/a/29435407.html?utm_medium=affiliate&utm_campaign=RFE-player29435407&utm_source=www.humanism.ru/biblioteka/68-poruganie/269-infowars.html&utm_content=player


https://psyfactor.org/lib/zln3.htm

Информационно-психологические войны
(Современные психотехнологии манипулирования)

Достойно ли христианство человека?

Почему гуманизм, высоко ценящий людей, пока не победил христианство с его проповедью смирения? Об этом в программе «С христианской точки зрения» говорят Геннадий Бурбулис, создатель школы политософии «Достоинство», и христианский философ Олег Чуб



Настоящая книга Ролана Барта, опубликованная во Франции в 1977 г. и в том же году выдержавшая 8 изданий общим тиражом 79 тыс. экз., стала настоящим бестселлером. Ученого семиолога, теоретика-авангардиста стали воспринимать как новую поп-звезду. 

Отрицая половую специфику любовного чувства, Барт совершает регрессию, возврат на дофаллическую стадию развития личности: в доэдиповском мире, где нет Отца, нейтрализуется властная составляющая эротического влечения, и в стремлении слиться с Матерью нет ничего специфически мужского или женского. А дальше, отвечая на наводящий вопрос интервьюера, он делает следующий шаг, имеющий уже не только психический, но и социальный смысл, - он отождествляет, уравнивает по "тональности" гетеро- и гомосексуальные виды любовного чувства. Honny soit qui mal у pense: Ролан Барт сам был гомосексуалистом (хотя никогда не афишировал этого), и в его заявлении можно было бы усмотреть "защиту прав сексуальных меньшинств". На самом деле он имел в виду нечто совсем иное. "Фрагменты речи влюбленного" создавались в годы радикальной либерализации западного общества, когда принадлежность к "меньшинствам" - национальным, религиозным и прочим - из фактора социальной неполноценности превратилась в типичное средство социального самоутверждения...
















































































АСКЕЗА. Чувствует ли он себя виноватым перед любимым человеком или же просто хочет произвести на него впечатление, демонстрируя свое горе, влюбленный субъект в качестве самонаказания налагает на себя аскетическое поведение (образ жизни, одежда и т. п.).
1. Поскольку я виновен и в том, и в этом (у меня есть, я нахожу тысячи причин им быть), я себя накажу, я попорчу свое тело: коротко остригу волосы, скрою за темными очками взгляд (способ уйти в монастырь), посвящу себя изучению сухой и абстрактной науки. Я буду вставать рано, чтобы работать, пока еще темно, как монах. Буду очень терпелив, чуть грустен, одним словом, достоин, как и подобает злопамятному человеку. Я буду истерически подчеркивать свою скорбь (скорбь, которую я сам себе приписываю) одеждой, стрижкой, размеренностью своих привычек. Это будет мягкое отступление, ровно то небольшое отступление, которое необходимо для нормального функционирования скромной патетики.
Доказательство любви: я приношу тебе в жертву свое Воображаемое — как стригли в приношение свою шевелюру. Тем самым я, быть может (по крайней мере так говорят), получу доступ к «истинной любви

Отсюда важность деклараций: я без конца порываюсь вырвать у другого формулу его чувства и, со своей стороны, без конца говорю ему, что я его люблю; ничего не отдано на откуп намекам и догадкам — чтобы нечто было известно, надо, чтобы оно было сказано;

Чтобы мысль о НЖВ могла порвать с системой Воображаемого, нужно, чтобы я сумел (по воле какой же неведомой усталости?) выпасть куда-либо за пределы языка, в инертность и, некоторым образом, просто усесться («Сидишь спокойно, ничего не делая, приходит весна, и трава растет сама собой»). И снова Восток: не желать владеть не-желанием-владеть; пусть (от другого) приходит то, что приходит, пусть (от другого) исходит то, что исходит; ничего не схватывать, ничего не отвергать; принимать, не сохранять, производить, но не присваивая и т. д. Или иначе: «Совершенное Дао не доставляет трудностей, разве что избегает выбирать».

Дзэн, Дао[109]

Язык (язык других) превращает меня в образ, так же как сырая картошка превращается в жареную.


В отличие от отеческой инстанции власти — Государства, Церкви, Критики — Публика-Мать обычно не осуждает, активно не отвергает обращаемых к ней те котов-даров; она приемлет их все, но недостаточно горячо, и в этом же состоит суть любовной фрустрации:
…Вопрос ставится уже не «почему ты меня не любишь?», но «почему ты меня любишь чуть-чуть?» Как тебе удается любить чуть-чуть? (с. 286)
Без тебя я более не я». Изображенная скорбь и является подтверждением моей мечты: я могу в нее поверить, потому что она смертна
Влюбиться — это драма

Фрейд в книге «Остроумие и его отношение к бессознательному» исследовал «каламбуры» и вообще «игру означающих» как первичную стадию раскрепощения либидо: в ходе этой игры энергия инстинктов освобождается от социальной (в данном случае языковой) цензуры, прежде чем обрести уже собственно эротическую объектную направленность.

В языке (словаре) уже давно установлена эквивалентность любви и войны: в обоих случаях речь идет о том, чтобы покорить, захватить, пленить и т. п. Каждый раз, когда некий субъект «влюбляется», он в чем-то оживляет архаические времена, когда мужчины (чтобы обеспечить экзогамию) должны были похищать женщин;

Дзэнская история: старый монах сушит в жару грибы. «Почему вы не скажете, чтобы этим занялись другие?» — «Другой не я, и я не другой. Другому не пережить опыта моих поступков. Я должен сам пережить опыт сушки грибов»

В каждом мужчине, говорящем о разлуке с другим, проявляется женское: тот мужчина, который ждет и от этого страдает, чудесным образом феминизирован. Мужчина феминизируется не потому, что извращен, а потому, что влюблен

Именно в этом и состоит фатальная сущность влюбленного: я тот, кто ждет

Имперфект — время завороженности: с виду все это живо и однако не движется; несовершенность присутствия, несовершенность смерти; ни забвение, ни воскрешение; одна лишь изнурительная погоня за манящей памятью. В своей жажде сыграть какую-то роль, сцены с самого начала выставляют себя как воспоминания; часто я чувствую, предвижу это в то самое мгнове

Действительно, главное в Образе — его целостность, он лишен видимых членений и механических разрывов, в нем «ни убавить, ни прибавить».
Прежде всего, отрицание ревности связывается здесь с первенствующей ролью Матери. Барт моделирует любовную ситуацию, из которой исключен эдипов комплекс, — у «влюбленного субъекта» нет существенного властного соперника, который мог бы отождествиться для него с фигурой Отца

Фединг
ФЕДИНГ. Болезненное испытание, при котором любимый человек, кажется, отстраняется от любого контакта — причем это загадочное безразличие даже не направлено против влюбленного субъекта и не проявляется в пользу кого бы то ни было другого, света или соперника.
Любовное томление
ТОМЛЕНИЕ. Утонченное состояние любовного желания, испытываемое в его отсутствии, вне всякого желания-владеть.

Исследовать подразумевает раскапывать: я копаюсь в теле другого, словно хочу увидеть, что внутри него, словно в противостоящем теле кроется механическая причина моего желания (я похож на ребенка, который разбирает будильник, чтобы узнать, что такое время). Процедура эта производится холодно и изумленно; я спокоен, внимателен, словно перед странным насекомым, которого внезапно перестав бояться. Некоторые части тела особенно подходящий для подобного наблюдения: ресницы, ногти, корни волос — предметы самые частные. Очевидно, что я при этом занимаюсь фетишизацией мертвеца. Это доказывается тем, что стоит исследуемому мною телу выйти из неподвижности, стоит ему

Таков
ТАКОВ. Без конца призываемый определить любимый объект и страдая от неопределенностей этого определения, влюбленный субъект грезит о благоразумии, которое заставило бы его принять другого таким, как он есть, избавленным ото всех прилагательных.

Сцена как Фраза: структурно ничто не требует ее остановить; никакие внутренние законы ее не исчерпывают, ибо, как и во Фразе, если однажды задано ядро (факт, решение), то расширения его бесконечно возобновимы. Прервать сцену может единственно какое-либо внешнее по отношению к ее структуре обстоятельство: усталость обоих партнеров (усталости только одного не хватает), появление постороннего (в «Вертере» это Альберт) или же внезапная замена агрессивности желанием. Если не воспользоваться одной из этих случайностей, ни один из партнеров не в силах приостановить сцену. Какими средствами я мог бы тут располагать? Молчание? Оно лишь растравит стремление к сцене; значит, придется отвечать, чтобы как-то успокоить, смягчить его. Рассуждения? Ни одно из них не состоит из столь чисто

Согласие логически невозможно, поскольку обсуждается не факт и не решение, то есть нечто внеречевое, а только то, что сказано прежде; у сцены нет предмета, или, по крайней мере, она очень быстро его теряет; это такая речь, предмет которой утерян.

шизофрении, в любовную солилоквию (по крайней мере, пока я «сдерживаю» мой бред и не поддаюсь желанию втянуть другого в последовательное речевое пререкание). Протоактер, безумец и влюбленный как бы отказываются выступать героями речи и подчиняться языку взрослых, социальному языку, внушаемому злобной Эридой, — языку всеобщего невроза.
С первой сцены речь начинает свою долгую карьеру беспокойной и бесполезной деятельности. Именно диалог (поединок двух актеров) испортил Трагедию, еще прежде чем появился Сократ. Монолог, таким образом, отбрасывается в область предельных явлений жизни человечества: в архаическую трагедию, в некоторые формы
определенного права, применением определенного языка, совладельцами которого они являются; каждый по очереди, говорит сцена, что означает: никогда ты без меня и наоборот. Таков смысл того, что эвфемистически называют диалогом: не вслушиваться одному в другого, но сообща подчиниться уравнительному принципу распределения речевых благ. Партнеры знают, что столкновение, которому они предаются и которое их не разлучит, столь же непоследовательно, как перверсивное наслаждение (сиена — как бы способ предаваться наслаждению без риска завести детей).
Когда два субъекта ссорятся, последовательно обмениваясь репликами с целью иметь «последнее слово», эти два субъекта уже составляют чету: сцена является для них осуществлением
Когда говорит наука, мне подчас удается разобрать в ее дискурсе словно бы отголоски некоей сплетни, которая легкомысленно, холодно и объективно разносит и поносит любимое мною, — которая говорит о нем, следуя истине.

весьма важно расположение лож), но и вовлекают в этот общий дискурс любовные связи, в которые вовлечены они сами (или считают, что вовлечены другие); такова должна быть лингвистика «беседы». Вторая лингвистика должна утверждать, что говорить — это всегда значит говорить что-либо о ком-либо; беседуя о Пире, о Любви. Главком и Аполлодор говорят о Сократе, Алкивиаде и их друзьях; «предмет» разговора проступает через сплетничество. Таким образом, активная филология (филология языковых сил) обязательно должна включать в себя две лингвистики: интерлокутивную лингвистику (говорить с другим) и делокутивную (говорить о ком-то).


Произведение это, следовательно, подлежит ведению двух обычно подавляемых ликгвистик — поскольку официальная лингвистика занимается только сообщениями. Первая из них постулирует, что ни один вопрос (quaestio) не поставить, если отсутствует канва некоего собеседования; чтобы разговаривать о любви, сотрапезники не только говорят друг с другом, от образа к образу, от места к месту (в «Пире» весь
Сплетня
СПЛЕТНЯ, Уязвленность влюбленного субъекта, обнаруживающего, что любимый человек попал в «сплетни», и слышащего, как о нем пошло судачат.

И тогда все переворачивается: поскольку другой страдает без меня, к чему страдать на его месте? Его несчастье уносит его далеко от меня, я могу только запыхавшись бежать за ним, не надеясь когда-либо догнать его, слиться с ним. Лучше уж я отдалюсь от него чуть-чуть, поучусь жить немного вдалеке. Пусть вынырнет подавленное слово, которое оказывается на языке у любого субъекта, стоит ему пережить смерть другого: «Ну что ж, будем жить даль

Предположив, что мы сопереживаем другому в его собственных переживаниях — то, что Шопенгауэр называет состраданием и что более точно следовало бы назвать единением в страданиях, единством страдания, — мы должны будем его возненавидеть, когда он сам, как Паскаль, сочтет себя этого достойным.» Если другой страдает от галлюцинаций, если он боится сойти с ума, мне следует галлюцинировать и самому, я и сам должен свихнуться. На самом деле, какова бы ни была сила любви, этого не происходит: я смущен, встревожен, ибо ужасно видеть, как люди, которых любишь, страдают, но остаюсь в то же время сух, непроницаем.
нию к любимому объекту всякий раз, когда видит, чувствует или знает, что тот несчастен или находится в опасности по той или иной причине, внешней по отношению к самим любовным отношениям.
События, помехи, препоны
СЛУЧАЙНОСТИ. Мелкие события, происшествия, помехи, незначительные, ничтожные, легковесные неровности любовного существования; всякое фактическое ядрышко, своим резонансом прерывающее нацеленность влюбленного субъекта на собственное счастье, как будто случай интригует против него.

Инцидент ничтожен (он всегда ничтожен), но он стягивает к себе весь мой язык. Я тут же превращаю его в важное событие, замышленное чем-то вроде судьбы. На меня падает, увлекая все за собой, какой-то колпак. Бесчисленные едва заметные обстоятельства сплетаются при этом в черное покрывало Майи, гобелен из иллюзий, смыслов, слов. Происходящее со мной я принимаюсь классифицировать. Теперь этот инцидент уже обязательно будет проступать неровностью, словно горошина под двадцатью матрасами принцессы; наподобие бурно множащейся во сне дневной мысли, он станет распорядителем любовной речи, которая принесет плоды благодаря капиталу Воображаемого.


малчивать, маскировать, вводить в заблуждение; я никогда не стану упоминать на словах о неумеренности моего чувства. Ничего не сказав о терзающей меня тревоге, я всегда смогу, когда она пройдет, успокаивать себя тем, что никто ничего о ней не узнал. Могущество языка: со своей речью я могу делать все — даже (и прежде всего) ничего не говорить.
Я могу делать все со своей речью, но не со своим телом. О том, что я скрываю речью, говорит тело. Я могу по своему усмотрению моделировать свое сообщение, но не свой голос. По моему голосу, что бы он ни говорил, другой узнает, что «со мной что-то не так». Я лжец (умолчанием), но не актер. Мое тело — упрямый ребенок, моя речь — весьма цивилизованный взрослый…

и, чтобы этого не было видно, укрываю свои набухшие глаза за темными очками (прекрасный пример психоаналитического отрицания: омрачить себе взгляд, чтобы не быть видимым). Жест расчетливо целеустремленный: я хочу сохранить моральные преимущества стоицизма, «достоинства» (воображаю себя Клотильдой де Во), и в то же время, противореча сам себе, спровоцировать нежный вопрос («Что это с тобой?»); я хочу быть одновременно достойным и жалости, и восхищения, хочу быть в один и тот же момент ребенком и взрослым. Поступая так, я веду рискованную игру: ибо всегда возможно, что другой просто не спросит об этих непривычных очках, что в факте он не увидит никакого знака.
чтобы быть видимой; нужно, чтобы само скрывание было на виду: знайте, что я сейчас кое-что от вас скрываю — таков деятельный парадокс, который я должен разрешить; нужно, чтобы в одно и то же время это было и известно и неизвестно, — чтобы было известно, что я не хочу этого показывать; таково сообщение, которое я адресую другому. Larvatus prodeo — я выступаю, указывая пальцем на свою маску; я налагаю маску на свою страсть, но скромным (и изворотливым) пальцем я на эту маску указую. В конечном счете у любой страсти бывает зритель: на смертном одре капитан Пас не может удержаться и пишет женщине, которую он безмолвно любил; нет любовных жертв без финального театра, знак всегда выходит победителем.

https://pidruchniki.com/88387/literatura/kosmichnost_lyubovnoy_boli
Надеть на свою страсть маску сдержанности (бесстрастности) — в этом истинно геройская доблесть: «Недостойно великой души проявлять вовне испытываемые ею треволнения» (Клотильда де Во); капитан Пас, герой Бальзака, выдумывает себе ложную любовницу, чтобы наглухо скрыть от жены своего лучшего друга, что он ее до смерти любит. Однако полностью скрыть страсть (или хотя бы ее неумеренность) немыслимо: не потому, что человеческий субъект слишком слаб, но потому, что страсть по сути создана,


Как кончается любовь? — А что, разве она кончается? В общем-то никто — кроме других — об этом никогда ничего не знает; своего рода невинность маскирует конец этой истории, которая мыслилась, утверждалась, переживалась под знаком вечности. Что бы ни сталось с любимым объектом, исчезает ли он или переходит в область Дружбы, в любом случае я даже не замечаю, как он пропадает; кончившаяся любовь удаляется в иной мир наподобие космического корабля, переставшего давать сигналы; любимый человек откликался во мне с шумом, чуть ли не с грохотом, и вот он вдруг заглох (другой всегда исчезает не тогда и не так, как этого ждут).
СКИТАНИЯ, Хотя всякая любовь переживается как единственная и субъект отвергает саму идею повторить ее потом где-то еще, подчас он подмечает в себе своего рода диффузию любовного желания; тогда он понимает, что обречен скитаться от одной любви к другой до самой смерти.


Запутавшись среди фраз, Флобер бросался на свой диван: он звал это «маринадом». Если нечто резонирует во мне слишком сильно, оно производит в моем теле такой шум, что я вынужден оставить все занятия; я ложусь на кровать и, не сопротивляясь, даю разгуляться в себе «внутренней буре»; в противоположность дзэнскому монаху, от образов опустошавшемуся, я позволяю им себя наполнить, я до самого конца испытываю их горечь. Депрессия, стало быть, обладает собственным — кодированным — жестом, и именно это ее ограничивает; ведь достаточно, чтобы в какой-то момент я мог подменить его каким-то другим (пусть даже пустым) жестом (встать, подойти к столу, не обязательно сразу


«Когда я люблю, я сугубый собственник», — говорит Фрейд (которого можно здесь принять за эталон нормальности). Положено быть ревнивым. Отказаться от ревности («быть совершенством») — значит, стало быть, преступить закон.
Мужчина феминизируется не потому, что извращен, а потому, что влюблен. (Миф и утопия: первоначало принадлежало, а грядущее будет принадлежать субъектам, в которых присутствует женское.)

Любовная разлука направлена только в одну сторону и может быть высказана лишь с позиций остающегося— а не уезжающего; всегда присутствующее «я» образуется только перед лицом все время отсутствующего «ты». Говорить о разлуке — это значит с самого начала постулировать, что место субъекта и место другого не подлежат перестановке; это значит заявить: «Я менее любим, чем люблю».
РАЗЛУКА. Всякий языковой эпизод, организующий сцену отсутствия любимого — какова бы ни была его причина или длительность — и стремящийся превратить это отсутствие в испытание покинутостью.

Всякая боль, всякое несчастье, замечает Ницше, были фальсифицированы идеей вины, проступка: «Мы незаконно отняли у боли ее невинность». Страстная любовь (любовный дискурс) все время подпадает под эту фальсификацию. И однако в любви этой присутствует и возможность некоей невинной боли, невинного несчастья (если бы я, верный чистому Воображаемому, воспроизводил в себе только детскую диаду — страдание ребенка, разлученного с матерью); тогда бы я не трогал того, что меня терзает, и мог бы даже утвердить страдание. Такою и была бы невинность страсти: отнюдь не чистота, а просто неприятие Проступка. Влюбленный был бы невинен, как невинны садовские герои. К несчастью, его страдание обычно подстрекается его двойником — Виной: я боюсь другого «больше чем своего отца».
«Tutti sistemati»
ПРИСТРОЕННЫЕ. Влюбленный субъект видит всех его окружающих «пристроенными», у каждого из них, кажется, есть своя практико-эмоциональная система договорных связей, из которой сам он чувствует себя исключенным; по этому поводу он испытывает двойственное чувство зависти и насмешки.
Любовная речь — это бесконечная, без кульминаций саморастрата; это как бы сношение без оргазма. Пожалуй, существует и литературная форма такого coitus reservatus — прециозное любезничанье.\

Непристойность любви
НЕПРИСТОЙНОЕ. Дискредитированную современным общественным мнением любовную сентиментальность влюбленный субъект должен признавать в себе как радикальную трансгрессию, делающую его одиноким и беззащитным; благодаря нынешней инверсии ценностей, как раз в этой сентиментальности и заключается непристойность любви.

Без ответа
НЕМОТА. Влюбленный субъект тревожится, что любимый объект отвечает скупо или вовсе не отвечает на слова (речи или письма), которые он ему адресует.
ИСТИНА. Любой языковой эпизод, связанный с «ощущением истинности», испытываемым влюбленным субъектом при мысли о своей любви, — он либо верит, что кроме него никто не, видит любимый объект «в истинном свете», либо возводит в непреложhttp://www.nirmalmata.org/index.php?option=com_content&task=view&id=196&Itemid=31

В другом месте Барт пишет, что любовное желание означает «испытывать нехватку того, что имеешь, — и дарить то, чего у тебя нет…» (с. 144), — перефразируя знаменитый афоризм Жака Лакана, наиболее полная версия которого звучит так: «Любить — значит дарить то, чего не имеешь, тому, кто в этом не нуждается».

кончившаяся любовь удаляется в иной мир наподобие космического корабля, переставшего давать сигналы; любимый человек откликался во мне с шумом, чуть ли не с грохотом, и вот он вдруг заглох (другой всегда исчезает не тогда и не так, как этого ждут)


ВОСПОМИНАНИЕ. Счастливое и/или душераздирающее припоминание какого-нибудь предмета, жеста, сцены, связанных с любимым человеком, отмеченное вторжением имперфекта в грамматику любовной речи.
1. «Лето великолепное! Часто я взбираюсь на деревья в плодовом саду у Лотты и длинным шестом снимаю с верхушки спелые груши, а Лотта стоит внизу и принимает их у меня». Вертер рассказывает, говорит в настоящем времени, но в его картине уже присутствует склонность к воспоминанию; тихим голосом позади этого настоящего лепечет имперфект. В один прекрасный день я стану вспоминать об этой сцене, погружаться в нее в прошедшем времени.

https://studopedia.ru/6_116037_fr-bekon-poznaniyu-cheloveka-meshayut-idoli-prizraki.html












































You're all living in the traumatic trance."
Война…есть явление гипнотической власти коллектива над личностью». Н.А.Бердяев
"Успешность это миф, специально созданный буржуазной пропагандой. Самое главное жить интересно, не факт, что у такого "успешного" ( совершенно абстрактное понятие, в чем успешного?) человека все в порядке в этом компоненте. Часто как раз наоборот, человек гоняется за успехом вместо того, чтобы заниматься своим любимым делом.
.США делает деньги на всех человеческих "хотелках"
T.A."""You're all living in the traumatic trance.......because the truth is catching up to you and it's going knock you so hard upside the head that you won't know which way is up.......let go of your 3D beliefs, dogmas, education and rituals now while you can because the next phase will be even harder if you hang on to the past...and it's coming anyway....... It's a slow train coming but just around the corner is infinite Love. No pain, no anger, just Pure Love. Go deep within, where your true love and pure joy are protected from years and layers of poison, pollution, programming and pain this matrix has placed on us and in us. Subliminal everywhere. Things we can't hear, see, touch, feel, are all around us. Going deep within, rid yourself of our self destruction and programmed beliefs. Very difficult to do alone. We all need each other's help "







Комментариев нет:

Отправить комментарий

Will be revised